|
Публикации в периодической печати
| |
| Аркадий1946 | Дата: Четверг, 29.09.2016, 12:57 | Сообщение # 1 |
|
Генерал-лейтенант
Группа: Администраторы
Сообщений: 674
Статус: Offline
| "Записки из преисподней"
Опубликовано: 1 Февраля 2016
Василий Иванович Колотуша – экс-дипломат в ранге Чрезвычайного и Полномочного посла РФ, который более 45 лет своей жизни провёл в странах Ближнего Востока, в годы СССР был самым молодым послом. Помимо дипломатической деятельности, Василий Иванович всю жизнь занимался изучением одной из мрачнейших страниц истории Великой Отечественной войны – что происходило в лагере советских военнопленных на Западной Украине, где погибли его близкие родственники. Сегодня, когда во всём мире идёт настойчивое переписывание истории той войны, эти исследования приобретают особое значение. О том, что удалось узнать о концлагере во Владимире-Волынском, дипломат написал книгу, отрывки из которой «Совершенно секретно» публикует с любезного согласия автора.
Аккуратный квадрат столетних двухэтажных казарм во Владимире-Волынском (Западная Украина), с обязательным плацем по центру, немцы обнесли вышками и проволокой летом 1941 года. Офлаг XIA «приютил» тысячи командиров РККА, от лейтенантов до генералов, взятых в плен в сумятице и кровавом пироге первых месяцев войны. В нём навсегда сгинули два моих родственника, что заставило меня, дипломата, который провёл полжизни на Ближнем Востоке, заняться изучением документов и свидетельств выживших. Собранные мною факты раскрывают бытовые и даже комические страницы той трагедии, которая разыгрывалась в этом лагере в 1941–1944 годах.
Субординация на «ароматной» бочке
Немецкое командование лагеря доверило внутреннее управление пленным командирам РККА. «Начальником» лагеря немцы назначили полковника Матевосяна (который тут же обзавёлся ординарцем). Было бы куда ездить – и «кюбельваген» у немцев бы наверняка выпросил. И «патриоты» развернулись со всем старанием. Один из прошедших лагерь лейтенантов вспоминал: когда важную и ответственную службу – вывозить на дряхлой кляче бочку с фекалиями доверили полковнику (экс-командиру бригады в РККА), тот неукоснительно требовал от проходивших мимо заключённых отдачи воинского приветствия. Его не смущало равенство положения, важно только то, что сам уселся повыше. Вероятно, вся система воинского воспитания и обучения конца 1930-х годов – после репрессий – была направлена именно на создание подобного типа командира, офицера. «Зато полицаи – с откормленными мордами. Они – вершители судеб военнопленных, могли лишить баланды, зверски избить по любому поводу и т.д. За свою службу получали две нормы баланды, две пайки хлеба. Всё это – за счёт других пленных», – пишет один из выживших.Из рядов бывших майоров и подполковников выходили бдительные охранники и штубовые – садисты, нещадно избивавшие своих же товарищей за положенную им лишнюю пайку хлеба и банку капустной баланды. Были и некоторые другие типы офицеров, собранных в командирском офлаге. Но сначала – о повседневной жизни лагерников. Для узников Владимир-Волынского лагеря офлаг не был первым этапом в их «хождении по мукам». Чаще всего этот лагерь оказывался по счёту третьим, четвёртым, иногда даже пятым. Особенно с середины июня 1942 года, когда лагерь сменил свою функцию и из постоянного стал транзитным, одним из этапов вывоза военнопленных для работы в Германии и оккупированной Европе. Поэтому у тех, кто шёл по долгой и скорбной цепочке лагерей, включая и Владимир-Волынский, была возможность сравнивать и сопоставлять.
Зима «прокажённых»
В воспоминаниях тех «счастливчиков», кто пережил в этом лагере ужасную зиму 1941–1942 годов, он предстаёт как один наиболее безжалостных из всех пройденных ими. Да и у тех, кто попал в этот лагерь позже, в 1942–1943 годах, Владимир-Волынский тоже остался в памяти как особенно мрачный период жизни.Одно из многих свидетельств – рассказ командира 754 лап РГК (лёгкого артиллерийского полка Резерва главного командования. – Ред.) подполковника А.А.Пастушенко: «28.6.42 года мы прибыли во Владимир-Волынский лагерь военнопленных. Там только комсостав. Первое моё впечатление – ошеломляющее. Я никогда раньше не мог себе представить, что немцы могут так издеваться над народом. Я ходил по лагерю и смотрел на всех. Все выглядели как прокажённые – худые до скелета, падали некоторые на ходу от слабости, рваные, грязные. Лагерь изолирован от всего, туда ничего не попадает, и ничего не выдают: ни мыла, ни белья, ни бриться, ни помыться. Кто в чём пришёл, конечно, после ограбления каждого, тот в том и живёт. Единственное, что было выдано, это колодки деревянные вместо снятых сапог. При разговоре с пленными во всех чувствуется величайшая ненависть к немцам и усиленная любовь к Родине. Они говорили, что мы прибыли ещё в хорошее время, когда баланда варится из круп и есть немного муки в ней, а вот мы пережили зиму, из 8 тысяч нас осталось едва ли 3500 человек, остальные все умерли. И сейчас наше похоронное бюро работает с полной нагрузкой».
Это – о ситуации в офицерском отделении лагеря, что располагалось в казармах по улице Ковельской.
В другом отделении – Panzerkaserne (для рядового состава) ситуация была ещё хуже. В страшную зиму 1941–1942 годов в этом отделении, предназначенном для рядовых, погибли все (!) пленные.
Этап из «санатория»
С середины лета 1942 года его начали заполнять по-новому.
В «Панцерном» лагере стали содержать не только рядовых, но и офицеров. В таких же жутких условиях, что и в «Северном» отделении лагеря.
В книге «Суровые испытания» бывший взводный командир Иван Кондратов, этапированный 10 августа 1942 года из Днепропетровска, писал: «…Вскоре полицейские (в тюрьме г. Днепропетровска — В.К.) провели учёт пленных, составили картотеку, они же сообщили нам о предстоящей отправке. Причём стращали будущим концентрационным лагерем.
А тюрьму они называли «санаторием» и были отчасти правы. Здесь нас не били, плохо, но кормили, выпускали на прогулку, работать не заставляли. Что мы пережили в лагере Владимира-Волынского, не идёт ни в какое сравнение с днепропетровской тюрьмой.10 августа нас привезли в это ужасное место. Что оно из себя представляло? Большая территория, огороженная двумя рядами колючей проволоки высотой около четырёх метров. На каждом углу сторожевые вышки с пулемётами. Снаружи лагерь охраняли солдаты с овчарками, а внутри находилось несколько одноэтажных и двухэтажных зданий (казармы бывшей танковой части – В.К.).Одни заключённые – скелеты, обтянутые кожей, другие – неестественно опухшие. В лагере свирепствовала дизентерия, и никто не пытался с нею бороться. Ежедневно умирали 60–70 человек. Свозить мертвецов к воротам лагеря каждое утро было выгодной работой, за неё давали дополнительную порцию баланды…»
Орднунг внутри старых казарм
Военнопленные размещались в казармах на двухэтажных либо на трёхэтажных нарах (в СССР такие использовались до 1961 года. – Ред.). Изначально нары были выстланы соломой и сеном. Однако через короткое время в соломенной подстилке завелись мириады вшей, и в декабре 1941 года, после того, как в лагере вспыхнула эпидемия сыпного тифа, по приказу коменданта лагеря всю солому из казарм вынесли и сожгли. Далее заключённые, надо полагать, спали на голых досках.Отопление в казармах отсутствовало. Поэтому заключённые спали на нарах не раздеваясь и плотно прижавшись друг к другу. Старший лейтенант М.П.Григорьев вспоминал: «Холод отнимал последнее тепло у людей. Спали по трое на нарах, прижавшись друг к другу. Действовал неписаный закон: ночью, кто раньше проснётся, должен разбудить соседа, чтобы тот не замёрз, и перевернулся на другую сторону. Нередко бывало: будишь соседа справа – мёртвый, будишь слева – тоже. Среди умерших ждёшь утра, отбивая атаку вшей, вши заедали обессиленных людей…»Не было в лагере и водопровода. Для бытовых нужд воду в пожарной машине-цистерне доставлял один из жителей города. Канализация также отсутствовала.
Основа нацизма – тщательный учёт
Узников лагеря поднимали в семь утра. Лучше всех описал этот момент в своих воспоминаниях М. Гавриш: «По утрам, сжавшись в комочек, ждали, когда ударят в рельсу. И тогда конец покою – вскакивали, спешили на плац, чтобы встать в строй не последним. Автоматчики уже поджидали того, самого последнего. На него натравливали собак, озверевшие псы разрывали несчастного на части, потом, ещё живого, его добивали автоматчики. Немцы заходили в казармы, шарили по закоулкам, прощупывали нары и, если кого обнаруживали – ослабленного и замученного, расстреливали. А мы молча стояли на плацу, дрожа от холода. Так проходил час-другой. После проверки помещения, подсчёта трупов начинали считать живых. Не дай Бог, если цифры не сходились со списком, всё начиналось сначала. А стоять уже не было мочи, изощрённая пытка, да и только! Наконец эхом прокатывается: «Ра-зой-ди-и-ись!» – а ноги не слушаются, каждый шаг даётся с трудом».
Действо, которое называлось утренней поверкой, сводилось к тому, что на лагерном плацу повзводно, поротно и по полкам выстраивались все содержавшиеся в лагере военнопленные. После завершения построения командиры взводов докладывали командирам рот, те – командирам полков, а уж последние – «начальнику лагеря» полковнику Матевосяну о состоянии дел в полку – его общей численности, числе больных, особенно заболевших сыпным тифом, количестве умерших. Ординарец Матевосяна вёл соответствующие записи, а потом на основе этих рапортов составлял общую докладную для немецкой администрации.Обречённого на наказание выкликали по его лагерному номеру и в зависимости от «тяжести содеянного» выносилось наказание. Неповиновение, воровство, попытки побега карались расстрелом. Наказываемого человека привязывали к «кобыле» и секли плетьми. Количество ударов определяла немецкая администрация лагеря, а в роли исполнителей выступали члены лагерной полиции. Из воспоминаний Ю.Б. Соколовского: «Во время поверок в присутствии немецкого командования лагеря, которое являлось в лагерь один раз в день, только на время поверки, проводилась экзекуция. Провинившегося советского офицера, нарушившего, с их точки зрения, внутренний распорядок, 6–8 полицейских раскладывали на две скамейки, которые для этого приносились, и всыпали 25 горячих, причём это делалось всегда в присутствии всего лагеря военнопленных и самого командования». Естественно, полицейских набирали среди старших офицеров, членов партии, орденоносцев.
Мотивация по-немецки: гимнастика и спорт для истощённых и больных
Утреннюю поверку проводили не каждый день, но если она не планировалась, то, по свидетельству бывшего узника лагеря В.С. Бончковского, вместо неё построившиеся на плацу пленные должны были заниматься «физзарядкой». Эта процедура сводилась к тому, что «мы должны были ходить строем по большому двору этого лагеря в течение 1,5 часа. Затем эту зарядку сократили до часа. Во время зарядки также бегали по большому и малому кругу…».Зимой эта так называемая физзарядка превращалась в пытку. Свидетельство бывшего узника лагеря В.П. Колмакова: «Установили «прогулку» и «физзарядку». Утром в стужу при – 40 всех выгоняли на улицу голых, и начиналась «физзарядка» 3 часа, пока не падали замертво люди. Босые отмораживали ноги. Видя, что некоторые люди не выходили из бараков – больные и абсолютно раздетые, немцы их стреляли в казарме. Или пускали огромных овчарок, и они разрывали на части пленных. Это я видел сам…»Офицеры, кстати, жестоко поплатились за возможность щеголять до войны в хромовых, шевровых или яловых сапогах (рядовые носили ботинки с обмотками. – Ред.). Вся их обувь ушла немецкой армии. Взамен – нечто вроде японских гета. Один из бывших узников лагеря, капитан И. Гребенников вспоминал: «Ходить в них (колодках. — В.К.) было очень неудобно, казалось, будто тебя всё время толкают в спину, ты находишься постоянно в напряжении, чтобы не упасть. Грубые ремни колодок на подъёме натирали ноги до крови, не сходили с ног кровоточащие раны, которые бесконечно гноились, от неосторожного движения лопались, причиняя нестерпимую боль. Это были деревянные кандалы, нержавеющие оковы».В 9.00 заключённым давался условный завтрак – кружка «ячменного кофе» (по определению П.П. Стефановского – «мутная коричневая жидкость»).
Лагерные миллионеры
Время надо было как-то убить, и каждый предавался тому занятию, которое он выбирал сам. Умельцы мастерили из подручного материала нехитрую утварь для лагерного обихода: найденные пустые консервные банки превращались в котелки, из подходящих кусочков дерева вытачивались ложки, из разбитых касок делались лезвия ножей. Всё это потом предлагалось на продажу на лагерной толкучке по стандартной цене – полпайки хлеба да закрутка махорки. Вместе с тем на лагерном базаре в ходу были и советские деньги, так как кое-кому всё же удавалось их припрятать при первых обысках в момент пленения.Лагерная толкучка, судя по воспоминаниям некоторых заключённых, была важным компонентом подневольного быта. М. М. Гавриш: «Лагерный базар собирался раз в неделю в одной из казарм. Меж нарами теснились голодные люди, торговцы выкрикивали: – Меняю шапку на пачку махорки!.. Весь предлагаемый товар снят с мертвецов, взят из (их) карманов и меняется на хлеб и табак, но чаще остаётся невостребованным. Ползают зеки по своему базару, как осенние мухи – еле-еле…» Ещё более интересное и содержательное описание лагерной толкучки оставил И. К. Кондратов (Кондрашов): «В лагере были барахолки, где производили обмен, шла купля-продажа за советские деньги. Так, закрутка табаку стоила полпайки хлеба, или на деньги – 150 рублей. С барахлом понятно – брали с умерших, с деньгами тоже ясно: пленные носили с собой. А вот сахар, сигареты? Здесь снабжение шло через полицаев. На рынке были свои миллионеры, имевшие агентов, связи. В общем, господствовала рыночная стихия, проявлялись самые низменные чувства: наживаться на горе других людей, чтобы выжить самим. Немцы на это смотрели сквозь пальцы, предпочитая не замечать ничего».Хождение «живых» советских денег в лагере было запрещено: при поступлении в лагерь военнопленные были обязаны сдавать их администрации, о чём делалась соответствующая запись в отдельном документе. За хранение немецких марок полагалось наказание в виде заключения в карцер. Тем не менее скрытый оборот наличных денег происходил, причём в ходу были не только советские рубли, но и немецкие марки.
Талоны на баланду
Наконец, в 3 часа дня наступало время обеда. «Кормили раз в сутки. Пищу – баланду с гнилой картошкой, отрубями и пшеном – отпускали по талонам, выдавая их старшему по списочному составу. Возле раздаточного окна порядок поддерживали лагерные полицаи – майоры Башта и Коротков. Били они по всякому поводу: и что медленно шёл к окну, и что просишь добавки, или не так глянул на хранителя порядка.Хлеб в столовой не давали, его буханками переносили в казармы. Да и хлебом его нельзя было назвать, так, суррогат – отруби, древесные опилки и что-то ещё липкое, словом, хлеб был тяжёлый, вязкий, как пластилин. Но мы были так голодны, что всю дорогу не сводили с буханок глаз, пока их не укладывали на нары».В порядке пояснения: хлеб выдавали в 12.00 уполномоченным, выделяемым от каждой роты (6–10 человек). По словам В.А. Новобранца, доставленного в лагерь в марте – апреле 1942 года и отправленного в Германию летом того же года, хлеб выделялся из расчёта одна двухкилограммовая буханка на 10 человек или одна килограммовая – на 5 человек. То есть можно уверенно говорить, что в первой половине 1942 года дневная пайка хлеба на одного пленного составляла 200 граммов. В дальнейшем её вес был доведён до 400, а затем и до 500 граммов.Хлеб пекли в городе. В Госархиве РФ хранится интересный документ – показания жителя города Владимира-Волынского Василия Ивановича Гоголюка, пекаря, который как раз и выпекал хлеб для узников лагеря: «в 1942 году стали печь хлеб с половой, и этого хлеба давали пленным по 200 граммов в сутки».
Кухня – значит жизнь
Кухня в лагере была в буквальном смысле «источником жизни». А поэтому работа на кухне стала предметом вожделения у всех заключённых лагеря. В условиях, когда жизнь человека находилась в прямой зависимости от количества получаемых организмом калорий, работа на кухне или даже просто знакомство с теми, кто «стоит у котла», давала практически верный шанс на выживание. И горе тому, кто не был причастен к кухне или не имел там друзей или знакомых.За шанс пристроиться на работу на кухне платили. Иногда даже золотом. Так, Марк Гавриш встретил на кухне своего сокурсника по училищу, который не скрыл: за возможность работать на лагерной кухне расплатился золотыми часами, спрятанными при обысках.
Кому не так повезло
Очень выразительно описал свои первые впечатления о казарменном быте заключённых лагеря подполковник В.А. Новобранец, доставленный во Владимир-Волынский в марте – апреле 1942 года: «После регистрации меня направили во 2-й русский полк в 1-й батальон, Привели в казарму. Открыл я дверь и отшатнулся от густого липкого зловония. Встал на пороге, осмотрелся.Трёхэтажные нары. Пленные лежат сплошняком на всех трёх этажах, под нарами и в проходе на полу. С трудом разыскал свою роту, перешагивая через лежащих на полу людей – бледных, худых, измождённых до предела, что называется «краше в гроб кладут». Многие одеты только в рваные окровавленные штаны и гимнастёрки, на которых грязно-бурые марлевые повязки. Многие, сидя на нарах, что-то делали со своим обмундированием. Присмотревшись, понял – уничтожают вшей в складках.На моё появление никто не обратил внимания, несмотря на то, что я был новичком и в гражданской одежде. Командир отделения, подполковник, указал мне место на цементном полу – небольшой промежуток в 15–20 см между лежащими в ряд людьми. Я осмотрел указанное место и спросил: – Да разве здесь можно расположиться? – Ничего, можно. К вечеру вот этот умрёт от тифа, будет свободней.Меня охватили жар и холод. Неужели мне лежать рядом с тифозным?! Стою, осматриваясь, не зная, что делать. А устал я чертовски, ноги от слабости дрожали и подкашивались. А меня интересует больше «моё место» на полу. Слышу, что-то трещит под ногами. Будто конопляное семя. Нагнулся, всматриваюсь. Подполковник ответил на мой недоумённый вопрос: – А это вши трещат. Они, когда человек умирает, начинают перебегать на другого… и вот… трещат… Присмотрелся я к умирающему, и от ужаса меня качнуло: на его лице, на обнажённой груди сплошная сетка вшей. Вши пожирали его живьём. – Да что же это, товарищи? Надо же спасти человека. – Его уже не спасёшь. Этого зверья на каждом из нас миллионы, – спокойно ответил подполковник…»
Забота о здоровье
К 18.00 заключённые вновь собирались у лагерных кухонь, где им выдавалось по полулитровой кружке «чая» – чаще всего горячего отвара из еловой хвои. Вместе с «чаем» съедался остаток хлебной пайки (если от неё ещё что-то оставалось). Несколько слов об этом напитке, который многие пленные ругали, называли пойлом из-за его специфического хвойно-смолистого запаха и вкуса. На самом деле в условиях лагерного режима питания хвойные отвары были для большинства заключённых единственным доступным источником витаминов. Для заготовки хвои небольшие группы пленных посылались в близлежащий лес, потом её доставляли в лагерные кухни и отваривали. Тем не менее отвары помогали мало, поскольку, судя по записям в персональных картах, именно цинга стала прямой, либо косвенной причиной смерти многих и многих заключённых.В 20.00 все заключённые должны быть в бараках, на своих местах. Всякое хождение по территории лагеря категорически воспрещалось.
Пропаганда
Вот что писал прошедший через Офлаг XIA – Шталаг 365 лейтенант Александр Фёдоров: «Владимир-Волынский лагерь – особый. В нём особенно заметна организация состояния, именуемого ПЛЕН. Регулярно выпускаются большого формата стенгазеты на русском, украинском и грузинском языках. В газетах учёные мужи, со степенями, гордясь званиями, полученными от советского государства, и занимаемыми ранее должностями, дружно оплёвывают свою Родину, наперебой стараются обратить на себя внимание новых хозяев – хотят понравиться. Хотя война ещё идет, неизвестно, кто победит, но у этих людей, видимо, уже выбран путь. В случае нашей неудачи в войне они, если новые хозяева их полюбят, могут рассчитывать на место в других странах. Соответственно с этой идеологией ведёт себя и кадровое офицерство, преимущественно высший комсостав. Все ходят при «шпалах» в петлицах, обычно занимают должности, требуют, чтобы их приветствовали по всей форме… Рассказывали, что капитан, заведующий баней, в угоду немцам смертным боем бил моющихся касками, которые использовались вместо шаек…Вот едет конная повозка с бочкой, полной нечистот из уборной, сидит на бочке пожилой уже человек с тремя «шпалами» (то есть в звании подполковника. – В.К.), и требует приветствий. Любая должность в лагерной администрации открывает дорогу к дополнительной миске еды, а люди, прибывающие в лагерь, достаточно «образованы» и понимают, что в данных условиях все ценности сосредотачиваются в миске, и только в ней. Имеющие дополнительное питание могут купить за него всё».
«Работёнка» от Абвера
Но в истории Владимир-Волынского лагеря был один эпизод, который вызывает вопросы. Это созданные на протяжении 1942 года три рабочие команды, которые чем-то занимались на некотором удалении от лагеря, причём в определённой хронологической последовательности. Характер работ, которые выполнялись этими командами, в немецких документах не раскрывается, но соответствующие записи в персональные карты тех, кого зачисляли в эти рабочие команды, производились.При сопоставлении этих записей картина выглядит так. Первой функционировала «Рабочая команда Дувальд», сроки – с конца апреля по конец июня 1942 года. Затем начала функционировать рабочая команда «Когильно», сроки: с 7 июля примерно до конца июля 1942 года. Третья команда – «Бискупице» работала одновременно с командой «Дувальд» – в мае и, очевидно, в июне 1942 года.На основании изучения выявленных персональных карт участников рабочих команд, а также самих названий команд напрашивается предположение, что военнопленные из Владимир-Волынского лагеря были заняты на прокладке секретного кабеля, соединявшего Берлин со ставкой Гитлера Verwolf под Винницей. Ставка располагалась в лесном массиве в 8 километрах от Винницы, около села Стрижавка. Гитлер впервые прибыл сюда 16 июля 1942 года, где пробыл до 31 октября. Именно здесь была подписана знаменитая директива № 45 – о взятии Черноморского побережья Кавказа, Сталинграда и последующего наступления на Баку.
Художественная самодеятельность и вечерние споры
Это покажется странным и удивительным, но во Владимир-Волынском лагере существовала своя художественная самодеятельность. Создавалась она силами энтузиастов и, видимо, просуществовала до середины 1942 года. Однако после того, как лагерь с июня – июля 1942-го стал выполнять функцию пересыльного, с непрерывно обновляемым составом, упоминаний о художественной самодеятельности больше не встречается.После отбоя жизнь в лагерных казармах замирала не сразу. Заключённые помоложе отводили душу в песнях, офицеры в старших званиях вели между собой нескончаемые споры. В своих воспоминаниях В.А. Новобранец писал: «Мы все – от лейтенанта до генерала, от комвзвода до командарма – должны дать ответ не только народу, но и самим себе: как случилось, что мы потерпели такое огромное поражение, почему поверили фашистам и не подготовились к войне? Почему наша страна и армия были поставлены под внезапный удар фашистской Германии?»
Товарищи быстро превратились в «господ»
О моральной обстановке в Офлаге в 1941–1942 годах. Описания перенесённых лишений, болезней, физических страданий оставили в своих воспоминаниях практически все, кто выжил в плену. А вот о ранах душевных решался рассказывать далеко не каждый. И дело вовсе не в скромности. Копание в причинах серии катастрофических поражений лета 1941 года логически подводило к таким выводам, что те, кто вернулся из плена, по понятным причинам предпочитали молчать. Но исключения были, особенно среди «невозвращенцев», то есть советских граждан, побывавших в плену и после окончания войны по тем или иным причинам отказавшихся от репатриации в СССР. Из «невозвращенцев» наиболее откровенно моральную обстановку в среде военнопленных в начальный период обрисовал майор Пётр Николаевич Палий в своей книге «Записки пленного офицера»: «Почти все пленные, попавшие в бобруйскую тюрьму, были из состава 4-й, 13-й и 21-й армий, разгромленных немцами при переходе Днепра, но были командиры и с других участков. Постепенно выяснилась общая картина размеров немецкой победы: немцы у Киева, в их руках вся Прибалтика, немцы подходят к Ленинграду, к Одессе, их танковые дивизии с невероятной скоростью продвигаются к Москве. Красная Армия, дезорганизованная, в панике отступает по всей линии от Балтийского до Чёрного моря, почти не оказывая сопротивления наступающим. Эти сведения сообщались главным образом «командирами рот», настроенными, все как один, крайне антисоветски, ругающими советскую власть, коммунистов, партию и самого «отца народов» Сталина. Они задавали тон. В течение этих нескольких дней вся масса командиров Красной Армии, попавших в плен, вдруг превратились в ярых врагов своей страны, где они родились, и правительства, которому они давали присягу на верность и обещали защищать свою «социалистическую родину» до последней капли крови, до последнего вздоха. За обращение «товарищ командир» давали по физиономии, если не избивали более серьёзно. «Господин офицер» – стало обязательным в разговорах. Никто не поднимал голоса в защиту того, что называлось Советский Союз, во всём широком объеме этого понятия. Без сомнения, среди пленных было довольно много членов Коммунистической партии, но все они, искренне или по соображениям камуфляжа, перед лицом опасности превратились в антикоммунистов. Это было как прорвавшаяся плотина. Голодные, грязные, бесправные, потерявшие прошлое и стоящие перед совершенно неизвестным будущим, советские командиры с упоением, во весь голос матом поносили того, при чьём имени ещё неделю тому назад вставали и аплодировали, – Иосифа Сталина!» Из воспоминаний «наших» авторов на эту тему наиболее интересны воспоминания подполковника В.А. Новобранца, который, напомним, прошёл через Владимир-Волынский лагерь (предположительно апрель – август 1942 года). По его словам, узники лагеря, включая старших офицеров, вели между собой нескончаемые яростные споры, «вплоть до драк или словесных оскорблений». Спорили о причинах неготовности страны к отражению нападения Германии, о степени компетентности тогдашнего военного командования, об отсталости советской военной науки, о пагубности насаждавшихся в стране шапкозакидательских настроений. Не была обойдена и тема чисток и репрессий, развязанных против высшего командования РККА в 1937–1938 годах их последствий для уровня боеспособности Красной Армии в момент нападения Германии на СССР. Само собой получалось, что в конечном итоге эти споры выводили на вопрос о том, в какой мере за трагедию 1941 года ответственно высшее политическое руководство СССР. В.А. Новобранец по этому поводу писал: «Были среди нас и такие, которые считали, что факты беззакония, нарушений ленинских принципов не могли пройти мимо Сталина. Он знает о них. А если знает и не поправляет, значит, делается с его согласия. – Нет, не может быть! – кричали этим скептикам другие. – Его обманывают! – А если он не видит и не знает, что творится в стране, значит, он лопух! Значит, такой человек не имеет права занимать первый и самый ответственный пост в государстве! – парировали те, которые открыто обвиняли Сталина. Особенно активным критиком сталинской политики был некий полковник Кулик. Но он критиковал Сталина с других позиций. Лёжа на верхних нарах, он во всеуслышание говорил: «Мы создали строй хуже царского. Коммунистические идеалы для нашей крестьянской страны оказались нежизненными. Крестьяне не могут жить без частной собственности. Работать в колхозах они не будут». Его не избили только потому, что был уже стар и, конечно, сильно ослабевший. Я спросил Семеса, что это за человек, откуда? «Э-э, он не такой дурак, как кажется! – ответил Семес. – Это – полковой комиссар, член Военного совета армии…» Хотя, как следует из слов В.А. Новобранца, полковника Кулика оппоненты «заклевали» не столько аргументами, сколько эмоциями и потенциальными угрозами рукоприкладства, мнение, высказанное полковником Куликом, не было единичным, грубо говоря, голосом одиночки. По словам Новобранца, полковник Кулик был позднее расстрелян немцами на основании доноса за его комиссарское прошлое. + И такая судьба ждала многих. Но в целом для большинства заключённых пребывание в лагере сводилось к медленному угасанию от голода и болезней, либо мучительному ожиданию момента, когда его номер вдруг будет назван на утренней перекличке, и его в колонне других узников поведут к опушке леса, где накануне были отрыты расстрельные рвы.
Публикацию подготовил Михаил Виноградов
http://www.sovsekretno.ru/articles/id/5321
|
| |
| |
| Аркадий1946 | Дата: Вторник, 18.10.2016, 09:19 | Сообщение # 2 |
|
Генерал-лейтенант
Группа: Администраторы
Сообщений: 674
Статус: Offline
| Валентинов,В. Не склонивший головы / В. Валентинов // Кавказская здравница. - 1974. - 31 декабря.
|
| |
| |
| Аркадий1946 | Дата: Вторник, 18.10.2016, 09:20 | Сообщение # 3 |
|
Генерал-лейтенант
Группа: Администраторы
Сообщений: 674
Статус: Offline
| Лезвина, В. Человек N 10631 / В. Лезвина // Утро. - 1991. - 10 апреля.
|
| |
| |
| Аркадий1946 | Дата: Суббота, 17.12.2016, 09:16 | Сообщение # 4 |
|
Генерал-лейтенант
Группа: Администраторы
Сообщений: 674
Статус: Offline
| "Вернувшийся из небытия". Томилинская новь. 14 февраля 2013 года
http://www.tomilino.com/sites/default/files/tomnov/pages-1-8-all.pdf
ТОМИЛИНСКАЯ НОВЬ 14 февраля 2013 г.3
• Эхо войны
Николай Алексеевич Лящ был призван на
фронт Ухтомским РВК Московской области из
пос. Томилино (ул. Островского, 11 или
ул. Тургенева, 7).
Согласно документам, с июня 1942 года
супруга бойца Анна Павловна перестала получать
известия с фронта. А в послевоенные годы при
обходе дворов работниками сельсовета с целью
уточнения списков о безвозвратных потерях у нее
на руках оказалось извещение о том, что ее
супруг пропал без вести…
Вооружившись этими сведениями, главный
специалист отдела по социальной политике
Ю.В. Урусова, сотрудники редакции «ТН» и
Ф.В. Измайлов смогли установить отдельные
эпизоды из жизни солдата и, главное, опреде-
литься с направлением поиска его родных.
Бесценную помощь в этой работе оказали
жители улицы Островского Тамара Николаевна
Бойкова, Эмилия Андреевна Бенкис и Эмма
Борисовна Шмидт.
Легенды улицы
Островского
Нити воспоминаний томилинских старожилов
тянутся к дому № 17 (оказывается, он и был
дачей № 11). Говорят, этим большим, самым кра-
сивым в те годы двухэтажным домом владел
Алексей Лящ – отец Николая. Ему же принадле-
жал и солидный земельный участок с летними
домиками-пристройками.
Такое богатство полунищему крестьянину
досталось после женитьбы на девушке с хорошим
приданым из купеческого рода Ларкиных. Будучи
человеком трудолюбивым, домовитым, Алексей
Лящ быстро вошел в курс дел тестя, к тому же
имел доход от сдачи в аренду и летних домиков.
У Алексея Ляща и его супруги Анастасии (имя,
вероятно, может быть другим) Ларкиной в 1911
году родился сын Николай, чуть позже – дочь
Валентина.
В начале 30-х у Ляща конфисковали не только
земельные участки, но и второй этаж дома в поль-
зу сотрудников набиравшего силу завода инсти-
тута «Гипроцветмет».
По воспоминаниям жительницы дома № 15 по
ул. Островского Эмилии Андреевны Бенкис, ее
родители в 1946 году купили летний домик рядом
со знаменитым на всю округу «родовым гнездом»
деда Ляща. Естественно, что Лящи и Бенкисы,
живя по соседству, вольно или невольно оказыва-
лись свидетелями всех происходивших в семьях
событий.
Вот и Эмилия Андреевна припоминает, что с
дедом и бабушкой Лящами приблизительно до
50-х годов проживала жена без вести пропавшего
Николая – Анна Павловна с сыном. Часто пого-
стить на шикарную томилинскую дачу приезжала
из Москвы и Валентина Алексеевна Лящ (по мужу
Кругликова) с дочерью Натальей.
А вот Эмма Борисовна Шмидт утверждает, что
в 1957 году купила часть дома после смерти деда
Ляща у его внучек: Марины Лящ (дочери Николая)
и Натальи Кругликовой (дочери Валентины). Судя
по тому, что Марина в 1957 году была еще девоч-
кой, все «унаследованные от деда» ее дела реша-
ла мама – Анна Павловна. Можно предположить,
что Марина родилась накануне войны…
Конечно, в послевоенные годы и Т.Н. Бойковой,
и Э.А. Бенкис, и Э.Б. Шмидт приходилось слы-
шать о пропавшем на фронте муже Анны
Павловны: говорили в народе, что где-то погиб.
Как ходили и слухи, что в 50-е годы Анна
Павловна Лящ с сыном (?) уехала в Ригу, а вот что
касается дочери, то якобы она потом вышла
замуж за какого-то дипломатического работника,
жила на ул. Чайковского в Москве…
Жил на свете человек…
маленький
Из рассказов о родителях Николая
Алексеевича, уважительном отношении к ним
соседей можно сделать вывод, что Николай
вырос в атмосфере крепких семейных ценностей.
Женился он на девушке с улицы Тургенева и при-
вел ее в родительский дом.
В одном из архивных документов именно дом
№ 7 по ул. Тургенева он указывает в качестве
адреса, по которому можно связаться с его
женой. Как стало известно в ходе поисков, на
Тургенева, 7 жили родители Анны Павловны.
Судя по тому, что Николай Лящ на воинском
учете в Ухтомском РВК числился в звании млад-
шего лейтенанта запаса, а по специальности про-
ходил как инженер, есть предположение, что он
имел хорошее образование; вероятно, прошел и
командирскую школу во время срочной службы в
конце 30-х годов.
Ушел он в первый день
войны
На фронт Николай ушел в первые дни войны –
26 июня 1941 года. И был направлен в 427-й
стрелковый полк 192-й стрелковой дивизии,
которая формировалась из выпускников и кур-
сантов военно-пехотных училищ, так называемо-
го «золотого фонда командиров Красной армии».
Именно эта дивизия в первых числах июня 1942
года была переброшена под Сталинград. И
сыграла не последнюю роль в исходе историче-
ской битвы.
Интересны воспоминания об одном из сраже-
ний дивизии Петра Ивановича Шевченко, кстати,
однополчанина (!) Н.А. Ляща:
– Солнце катилось к закату. Стояла зловещая
тишина. Мы в траншеях: ждем боя с танками.
Нервы – на пределе. И тут на нас начинает над-
вигаться железная лавина, готовая раздавить,
уничтожить, перемесить с землей. В это время,
стремительно минуя нашу оборону, навстречу
врагу пошли десятков пять или шесть танков
нашей сороковой танковой бригады. Завязался
бой. Танки с обеих сторон били прямой наводкой.
Лобовое столкновение длилось больше часа. На
поле боя горели яркими факелами, затягивая
округу черным дымом, сотни машин. Гарь и дым
стелились по земле, поднимались в небо столба-
ми. И наши, и неприятельские экипажи метались
под перекрестным огнем. Немецкая пехота стре-
милась пробиться к нашим окопам, мы, как могли,
отбивались от нее пулеметным огнем. В бою уце-
лели только три советских танка и одна танкетка.
Такой масштабной, чудовищной танковой
битвы я не видел больше никогда. Там погибли или
попали в плен большинство солдат 62-й и 64-й
советских армий, заслонив собой Сталинград и
обеспечив будущую победу в Сталинградской
битве. В тех жестоких боях вместе с солдатами
погибли, пропали без вести или попали в плен
почти все командиры дивизий 62-й армии: 192-й,
181-й, 147-й, 184-й, 196-й…
По сведениям из Объединенной базы данных,
как раз в эти дни в районе деревни Бузиновка и
попал в плен младший лейтенант Н.А. Лящ…
В плену
Сначала попавших в окружение и взятых в
плен красноармейцев погнали во Владимир-
Волынский лагерь Stalag 365. Потом был
Дарницкий – 339.
А к октябрю 1942 года судьба занесла Николая
Ляща в местечко Ротенбах в 12 км от г. Нюрнберг (Германия).
Судя по записям в карточке военно-
пленного, 8 октября он был зачислен в рабочую
команду 10204, а 26 октября оказался в лазаре-
те. Очередной выход Н.А. Ляща на работы дати-
рован 10 февраля 1943 года. 16 февраля – снова
лазарет, а 1 марта 1943 года узника перевели в
Stalag ХIII D.
Stalag XIII D – концлагерь для рядового и млад-
шего командирского состава. Упоминаний об
этом лагере, с буквой «D», в каких-либо источни-
ках мало. Его называют «не совсем обычным».
Там, оказывается, содержались пленные, пред-
ставлявшие особый интерес для немцев.
Бывший узник лагеря ученый-химик Игорь
Влодавец, вспоминая историю своего плена,
писал: «при отступлении угодил в плен к нем-
цам... Те приняли меня за важную птицу, отпра-
вили в... Stalag XIII D».
Какой интерес для немцев представлял наш
земляк, мы пока не знаем. Да и вряд ли он смог
принести им какую-то пользу, если продержался
в лагере чуть больше двух недель.
18 марта 1943 года Николая Алексеевича
Ляща не стало.
Он был захоронен в братской могиле советских военнопленных на Южном кладбище в
Нюрнберге… |
| |
| |
| Аркадий1946 | Дата: Суббота, 17.12.2016, 09:22 | Сообщение # 5 |
|
Генерал-лейтенант
Группа: Администраторы
Сообщений: 674
Статус: Offline
| "Линия жизни - линия войны". Сайт города Котельнич. 27 апреля 2015г.
http://kotelnich.my1.ru/news....27-3574
|
| |
| |
| Аркадий1946 | Дата: Суббота, 17.12.2016, 11:28 | Сообщение # 6 |
|
Генерал-лейтенант
Группа: Администраторы
Сообщений: 674
Статус: Offline
| Помним, скорбим, или спустя 68 лет после войны
http://kiyany.obozrevatel.com/news/2009/6/22/54841.htm
Те, кто пережил войну, вспоминают, как она началась, а родственники не вернувшихся солдат все еще ждут весточки, чтобы хотя бы узнать, где родимые почили на веки вечные. Сотрудники мемориального комплекса "Национальный музей Великой Отечественной войны 1941—45 гг." многие годы помогают потерявшим близких. Это трудно назвать просто работой, ведь через их руки и сердца проходят человеческие судьбы, и каждую из них они переживают, как собственную.Завотделом музея Ирина Васильева рассказала, что именно начальный период войны – самый сложный для поисковой работы: он мало изучен, многие документы не сохранились. Но поиск пропавших людей все равно продолжается, многое еще предстоит изучить и осмыслить.
Тем, кто ищет родных
– Многие остались лежать безымянными на полях сражений Киевской земли, – рассказывает Ирина Петровна. – Еще со времени, когда они пытались прорваться из окружения и гибли целыми полками и дивизиями. Наши поисковики проводят там экспедиции и находят останки солдат, которые не были, как следует, захоронены, лишь слегка присыпаны землей. Иногда удается вернуть из небытия этих людей благодаря, к примеру, наградам с номерами. Мы запрашиваем в архивах, кому они были выданы. К ним относятся все ордена и медаль "За отвагу". Помогают в распознании человека и личные вещи (некоторые подписаны) – котелки, каски, портсигары.В начале войны на солдатах были и медальоны, так называемые смертники. Закладываемая в капсулу информация помогает определить, кому медальон принадлежал. Текст писался на специальном узеньком бланке, куда вносились данные: имя, год рождения, откуда призывался, адрес семьи, воинское звание.– Эти капсулы были несовершенны, закрывались не герметически, и когда их сейчас находят в земле, не всегда можно прочитать, что там написано, – продолжает рассказ завотделом музея. – Над ними работают наши реставраторы, иногда отдаем капсулы на судебно-медицинскую экспертизу. Некоторые солдаты считали плохой приметой заполнение бланков и ничего не писали на них. Находим много капсул без текста.Если в музей обращаются люди, у которых на руках лишь извещение о пропавшем без вести, помочь им практически невозможно. Так же и с "похоронками", в них не указывали регион, где погиб солдат, а только "В боях за Родину…". А вот если сохранились письма с указанием полевой почты, по справочникам можно найти номер дивизии, в которой служил разыскиваемый.– Мы можем установить, где эта дивизия прошла, – утверждает Ирина Васильева. – По крайней мере, можем сказать, на территории каких области и района человек погиб. И если раньше извещения о гибели находились в военкоматах, то теперь все они переданы в наш музей. Мы создали спецотдел, в котором будут заниматься изучением "похоронок". К нам обращаются люди со всей Украины. В основном, дети и внуки погибших. В прошлом году, например, в Броварском районе перезахоранивали останки воина, родственников которого удалось найти благодаря найденному там медальону. Они приехали из глубинки России, а одна внучка даже прилетела из Израиля, чтобы почтить память дедушки.Таких случаев много, но вряд ли их можно назвать типичными, считают в музее. Все они особенные, как будто заново написанные истории жизни, составленные из писем, документов и воспоминаний. Одна из них, бережно хранимая в стенах музея, рассказывает о том, как дочь разыскала следы пропавшего без вести отца, морского офицера Петра Дерибасова, с первых дней защищавшего Киев.
Планы перед войной
До войны Петр Сергеевич Дерибасов служил в отделе воинских соединений штаба Днепровской военной флотилии, а с 1940 г. проходил военную службу в Днепровско-Пинской флотилии. Он ждал перевода в Киев, где осталась семья, скучал по жене и детям и писал заботливые письма, мечтая о скорой встрече. За два дня до начала войны (19.06.41 г.) он написал:"Скучаю без вас и, когда пишу, представляю себе всех, кто что думает и как воспринимает. Мои лично дела хороши, но ваши еще лучше. Сегодня оформил вопрос отдыха детей, взял на июль месяц две путевки, вернее, не взял, а уплатил деньги, а взять, Верочка, возьмешь ты". В конце письма небольшая приписка: "Я вам выписал на июль газеты – "Советская Украина" и "Пионерская правда", проверьте доставку".Но путевки в лагерь Верочка не взяла, не купила детям босоножки, платьица и другие перечисленные в письме мужа вещи, не получала выписанных газет. Началась война. Дерибасова назначили начальником эшелона эвакуируемых семей моряков Днепровской флотилии. Выполнив ответственное задание, за что получил благодарность от командующего, Петр Сергеевич вернулся в Киев и оборонял город. Его жену и детей эвакуировали в Челябинскую область, куда майор Дерибасов успел отправить еще несколько писем из Киева. Как оказалось, последних.Из письма Дерибасова 3 сентября 1941 г.: "Как вы там поживаете? Трудности, неудобства ваши я представляю, но лучше неудобства там, чем удобства под огнем неприятеля". Накануне он наведался в их киевскую квартиру и отметил: "Наша киска с двумя котятами узнала меня и так ласкалась…" Все время, думая о своей любимой Веруське и детях Лилечке, Любасике и Эдике, как он их называл в письмах, глава семейства пытался хоть чем-то им помочь. "Случайно достал гетры, – пишет он, – посылаю три пары, хотел еще кое-что купить, но нет в продаже, магазины пусты". И, как будто предчувствуя недоброе, предупредил: "Крепитесь и живите, будьте готовы ко всему, многих из нас уже не стало".Со своей семьей Петр Сергеевич больше не встретился. И хотя многие стали разыскивать родственников лишь после войны, жена Дерибасова еще в июле 1942 г. обратилась с запросом в Народный комиссариат. И получила ответ, что муж пропал без вести. На самом деле 20 сентября 1941 г. после боя под Борисполем флотилия как таковая перестала существовать и весь личный состав был исключен из списков ВМФ. На этом основании всех моряков флотилии считали без вести пропавшими.
По следам отца
И только по прошествии десятков лет дочь Дерибасова, Лилия Петровна Базилевич, узнала правду об отце и последних месяцах его жизни. Ее рассказал человек, которому Дерибасов помог выжить в концлагаре. Им оказался лейтенант, командир БЧ-2 КЛ "Кремль" (канонирская лодка) Семен Степанович Юренко, также с первых дней войны оборонявший Киев. А помог им встретиться музей.
Заполненный бланк – большая удача для поисковиков
– В газете прочитали маленькую заметку дочери Дерибасова Лилии о том, что она ничего не знает об отце, служившем в Днепровском отряде Пинской флотилии, – рассказывает Ирина Васильева. – Сотрудники музея позвонили ей и предложили все сохранившиеся материалы передать в музей, а вдруг кто-то случайно узнает Дерибасова и расскажет о его дальнейшей судьбе. Так и случилось. Валерий Спичаков из Львова, который готовил книгу о моряках-днепровцах, собирал сведения о людях, некогда служивших в этом отряде. Он обратился в музей, и среди прочих ему назвали фамилию разыскиваемого офицера.Так получилось, что одновременно Спичаков познакомился с Семеном Юренко, который рассказал, что в лагере для военнопленных Петр Дерибасов умер практически у него на руках. Благодаря этим контактам оставшийся в живых моряк рассказал дочери Дерибасова подробности их лагерной жизни.
Резиновый сапог и ботинок
Еще в Дарницком лагере, куда Юренко попал после боя возле села Еркивцы под Борисполем, у него отобрали шинель, китель и ботинки. Когда в середине ноября его привезли в товарном вагоне в Ривненский концлагерь, ударили морозы. От зверств конвоиров, голода и холода ежедневно умирали сотни людей, случалось даже людоедство. В это время Семен и встретил Дерибасова, с которым его уже дважды сводила судьба (воевали в одном взводе). Петр Сергеевич был старше не только по званию, но и по возрасту своего 18-летнего сослуживца. И еще он был настоящим офицером. Увидев, что молодой парень практически погибает от холода, он купил Семену на лагерном базаре, устроенном пленными, ботинок и резиновый сапог без подошвы. А еще не ел свою пайку лагерного хлеба шесть дней и за это "сбережение" приобрел для товарища длинную и теплую кавалерийскую шинель. Эти вещи спасли Семену жизнь.В конце ноября всех офицеров отправили во Владимир-Волынский. Перевозили на открытых платформах. Мороз был -25оС. Многие замерзли в дороге. Лагерь находился на окраине города, в бывших царских казармах. Рядом были уже свежевыкопанные траншеи. Пленные догадались, что это могилы. К весне почти все траншеи были закопаны. В феврале 1942-го началась эпидемия сыпного тифа, а в апреле люди стали гибнуть от плеврита. К середине апреля в лагере закончились продукты, баланду варили из воды и проса. Она вызывала несварение желудка, и многие умирали. Умер и Петр Дерибасов.Семен Юренко же был отправлен в пересыльный лагерь в Польшу. Там ему сделали прививку от оспы и взвесили. Если в мае 1941-го он, выпускник Севастопольского военно-морского училища, весил 89 кг, то теперь – 39 (!). Взвешивание было критерием отбора для "покупателей", которые приезжали в лагерь за "товаром". Понятно, что с таким весом Юренко оказался в списках "забракованных". До конца войны парень находился за колючей проволокой, а 5 мая 1945 г. его освободили союзники. Охрана лагерной колонны, которая двигалась в сторону Баварии якобы для сооружения оборонительных укреплений, добровольно сдала пленных американцам.Когда Семен в декабре 1945 г. демобилизовался и вернулся в родное село на Полтавщину, его объявили "изменником Родины". От него отвернулись даже бывшие друзья, ему не разрешили преподавать в местной школе. Через много лет, познакомившись с дочерью Дерибасова, Семен Степанович написал ей, что в Диканьке на Полтавщине работал учителем математики и физики, а, выйдя на пенсию, любит ловить рыбу и играть в шахматы. И признался, что военные годы вспоминать ему тяжко.
Отзовитесь!
В прошлом году Музею истории ВОВ передали два ордена Красного Знамени, найденные в Барышевском р-не на Киевщине. Известно, что еще в начале войны в этом месте были окружены наши войска, пытавшиеся прорваться из так называемого Барышевского котла. Сотрудники музея ездили в архив Российской Федерации и по номерам орденов (первая сотня и первая тысяча – то есть вручены еще до войны) восстановили имя человека. Им оказался летчик Никитин Николай Павлович – участник обороны Киева, награжденный еще в Испании. Известно также, что в начале войны ему было 30 лет, он был женат. Супруга в войну эвакуировалась. Последнее, что удалось установить поисковикам, пенсию жена Никитина получала в Харькове. В 1967 г. ее пенсионное дело уничтожили (женщина либо вторично вышла замуж, либо умерла). Можно предположить, что у летчика Никитина были и дети, ничего не знающие о судьбе отца. С 14 октября 1941 г. Николай Павлович числится не вернувшимся с вылета. Если среди читателей отыщутся родственники погибшего при обороне Киева летчика Никитина, они могут обратиться в музей.
|
| |
| |
| Аркадий1946 | Дата: Воскресенье, 15.01.2017, 12:21 | Сообщение # 7 |
|
Генерал-лейтенант
Группа: Администраторы
Сообщений: 674
Статус: Offline
| ВОЛОДИМИР-ВОЛИНСЬКИЙ ТАБІР
В останніх числах жовтня 1943 року наш ешелон виїхав на Шепетівку і Здолбунів, а далі у сторону Ковеля. Але з півдороги повернув чомусь назад, а потім – в об'їзд у західному напрямку. Пройшла чутка, що партизани десь під Ківерцями колію зірвали.
На другий день, в обідню пору, прибули до Володимир-Волинська.
Вилізли з вагонів, стали у колону по чотири і у супроводі німців з собаками рушили через усе місто до табору. Ішли довго і трудно, бо майже у кожного третього милиці або костурі у руках. Люди дивляться і тільки головами хитають. Ладні б щось подати, але німці не підпускають.
У Володимир-Волинську було два табори. Один, з особливо жорстоким режимом, для офіцерів, другий – для рядових, куди і нас привели. Правда, і тут під маркою рядових були і командири. Навіть одного генерала мені показували. Високий, повний, років п'ятдесяти п'яти. У нього була подушка, і санітари підгодовували його кращими харчами. Сам я не бачив, але так говорили. Очевидно, тут уже була підпільна організація.
Казарми були менші, ніж у Славуті, здається двоповерхові, цегляні, з загратованими вікнами. Але нари такі ж дерев'яні, двоярусні. І харч такий же, і так же хотілося їсти. Розпорядок був строгий, але більш справедливий. Нас ніхто не бив і не матюкав. Оскільки наш барак був інвалідним, то хліб, чай і баланду розносили санітари. Наш ряд обслуговував Фірсов, ніби молодший лейтенант. Він не лаявся, по-доброму розв'язував конфлікти, і ми його поважали. До того ж він був з поранених. Бо накульгував при ходьбі. А поліцаї до нас діла не мали. Вони чергували надворі і стежили за тим, як виконуються різні роботи по табору.
Інвалідним був лише наш блок, решта – робочі. Полонених на роботу до міста водили німці. Якщо конвоїри попадались співчутливі, то назад полонені приносили картоплю, овочі, фрукти. Тоді ці продукти дешевшали і на наших табірних базарах.
У цьому таборі мені теж трохи повезло. Попав на етап полонений, який займався чоботарством. У нього були деякі інструменти, яких він узяти з собою не міг, так як у дорогу дозволялося брати лише котелок і ложку. І я купив у нього молоток, пару шил, кусок смоли і воску, а також клубочок пряжі. Усе те йому діставали санітари, яким він шив або ремонтував взуття. Віддав я йому за усе свою ще добру шинелю, а собі узяв його приношену. Крім того, дав ще дві пайки хліба (сам не їв його два дні) і обмінявся котелками. У мене був новий казенний, а у нього – саморобний жерстяний.
Хоч батько не вчив мене чоботарству, вважаючи це ремесло брудним, та я часто спостерігав, як він суче дратву, як строчить, як забиває дерев'яні цвяшки тощо. Тому й вирішив попробувати, чи зумію я хоч не шить, так ремонтувать взуття. Наробив я з березового поліна гвіздочків, насукав дратви і почав латать свої ботинки, потім – сусідські. І діло пішло. Правда заробітки були невеликі і від випадку до випадку. А головне, у мене не було спочатку шкуратків на латки. І від тої роботи усе ж була інколи деяка харчова підтримка, особливо коли ремонтували чоботи санітарам. Вони приносили, крім баланди, ще й старе взуття з померлих. Я його підремонтовував і продавав або різав на латки, союзки, підметки. Приходили санітари з інших блоків з халявами, передами і підошвами, щоб я пошив їм нові чоботи, та чоботар був з мене ще такий, що доводилось відмовлятися. Не було колодок. І боявся, що не зумію.
Поряд зі мною лежав Митров Михайло – хороший хлопець з покаліченою ногою, яка уже зажила. Я його підгодовував, якщо було чим. Родом він був з хутора Подковського Успенського району Краснодарського краю. Він з любов'ю розповідав про свою родючу і багату Кубань і про звичаї козаків, яких за наказом Катерини II переселили з України на Кубань. Знав він українську мову і наші пісні. А працював перед війною робітником на бойні. От ми з ним і подружилися. Після війни ми переписувалися. Він одружений. Має двоє дітей. Усе запрошував мене до себе у гості. Та я за роботою та сімейними обставинами так і не з'їздив. Якби воно ближче. Чи живий він ще – не знаю.
У 1965 році я був у Володимир-Волинську на семінарі завучів середніх шкіл. Відбулася екскурсія по місту, яке ще в XII столітті було центром князівства. У ньому ще залишилися пам'ятки сивої давнини. Побували ми і на тому місці, де був наш табір. Хотілось мені зайти у городок і у барак, де я лежав, але там була військова частина, і стороннім не дозволялося заходити. Побули ми тільки на місці колишніх ровів, в які звозили грабаркою мертвих в'язнів табору. На постаменті височить висохлий скелет військовополоненого з піднятою рукою, а друга рука підтримує вмираючого товариша. Обоє основані колючим дротом. Я дивився на пам'ятник, слухав розповідь екскурсовода і був ніби сам не свій. Це помітила Катерина Іванівна – завідуюча методкабінетом з інституту удосконалення кваліфікації вчителів. Вона запитала: "Що з Вами, Ви такий блідий?" Я відповів, що болить голова. Але не признався, що знаю краще за екскурсовода, що тут творилося. Хоч були уже не сталінські часи, та Радянська влада ніколи не ставилась до нас, військовополонених, зі співчуттям. Ми завжди були у підозрі і писали при вступі на роботу в автобіографіях і анкетах, чи був у полоні або на окупованій німцями території. Сталіна не було, але сталінщина жила в його ідейних наступниках. Особливо у середовищі елітної партократії.
http://narodna.pravda.com.ua/history....]
В машинном переводе с украинского:
ВЛАДИМИР-ВОЛЫНСКИЙ ЛАГЕРЬ
В последних числах октября 1943года наш эшелон выехал на Шепетовку и Здолбунов, а дальше в сторону Ковеля. Но с полдороги почему-то вернул обратно, а потом – в объездв западном направлении.
Прошел слух, что партизаны где-то под Ківерцямиколею сорвали.
На второй день, в полдень, прибыли вВладимир-Волынский.
Вылезли из вагонов, стали в колоннупо четыре и в сопровождении немцев с собаками двинулись через весь город к лагерю. Шли долго и трудно, потому что почти у каждого третьего костыли или костурі в руках. Люди смотрят и только головами качают. Готовы бы что-то подать, но немцы не подпускают.
В Владимир-Волынском было двалагеря. Один, с особо жестоким режимом, для офицеров, другая для рядовых, куда нас привели. Правда, и здесь под маркой рядовых были и командиры. Даже одного генерала мне показывали. Высокий, полный,лет пятидесяти пяти. У него была подушка, и санитары подкармливали его лучшими продуктами. Сам я не видел, но так говорили. Очевидно, здесь уже была подпольная организация.
Казармы были меньше, чем в Славуте,кажется двухэтажные, кирпичные, с зарешеченными окнами. Но нары такие же деревянные, двухъярусные. И корм такой же, и так же хотелось есть.
Распорядок был строгий, но справедливый. Нас никто не бил и не материл.
Поскольку наш барак был инвалидным, то хлеб, чай и разносили баланду санитары. Наш ряд обслуживалФирсов, будто младший лейтенант. Он не ругался, по-доброму разрешал конфликты, и мы егоуважали. К тому же он был из раненых. Потому прихрамывал при ходьбе.
А полицаи к нам дела не имели. Они дежурили на улице и следили за тем, как выполняются разные работы по лагерю.
Инвалидным был только наш блок, остальные – рабочие. Пленных на работу в город водили немцы. Если конвоиры попадались сочувственные, то обратно пленные приносили картофель, овощи,
фрукты.
Тогда эти продукты дешевели и на наших лагерных базарах.
В этом лагере мне тоже немногоповезло. Попал на этап пленный, который занимался чоботарством. У него были некоторые инструменты, которых он взять с собой не мог, так как в дорогу разрешалось взять только котелок и ложку. И я купил у него молоток, пару шил, кусок смолы и воска, а также клубочек пряжи. Все то ему доставали санитары, которым он шил или ремонтировал обувь. Отдал я ему за все свою еще хорошую
шинель, а себе взял его приношену. Кроме того, дал еще две пайки хлеба (сам не ел его два дня) и обменялся котелками. У меня был новый казенный, а у него – самодельный жестяной. Хоть отец не учил меня чоботарству,считая это ремесло грязным, и я часто наблюдал, как он суче дратву, как строчит, как забивает деревянные гвозди и тому подобное. Поэтому и решил попробовать, сумею ли я хоть не шить, так ремонтувать обувь. Наделал я из березового полена гвіздочків, насукав дратви и начал кувшинок свои ботинки, потом – соседские. И дело пошло. Правда заработки были небольшие и от случая к
случаю.
А главное, у меня не было изначально шкуратків на заплаты. И оттой работы все же была иногда некоторая пищеваяподдержка, особенно когда ремонтировали сапоги санитарам. Они приносили, кроме
баланды, еще и старую обувь из умерших. Я его підремонтовував и продавал или резал на заплаты, союзки, подметки. Приходили санитары с других блоков с голенищами, передами и подошвами, чтобы я сшил им новые сапоги, и сапожник был с меня еще такой, что приходилось отказываться. Не было колодок. И боялся, что не сумею.
Рядом со мной лежал Митров Михаил – хороший парень с искалеченной ногой, которая уже зажила. Я его подкармливал,если было чем. Родом он был из хутора ПодковськогоУспенского района Краснодарского края. Он с любовью рассказывал о своейплодородную и богатую Кубань и об обычаях казаков, которых по приказу Екатерины II переселили с Украины на Кубань. Знал он украинский язык и наши песни. А
работал перед войной рабочим на бойне. Вот мы с ним и подружились.
После войны мы переписывались. Он женат. Имеет двоедетей. Все приглашал меня к себе в гости. И я за работой и семейными обстоятельствами так и не съездил. Если бы оно ближе. Жив ли он еще – не знаю.
В 1965 году я был в Владимир-Волынском на семинаре завучейсредних школ. Состоялась экскурсия по городу, который еще в XII веке былцентром княжества. В нем еще остались памятники древности. Побывали мы и на том месте, где был наш лагерь. Хотелось мне зайти в городок и в барак, где я лежал, нотам была военная часть, и посторонним неразрешалось заходить. Побыли мы только на месте бывших рвов, в которые свозили грабаркою мертвых узников лагеря. На постаменте возвышается высохший скелет военнопленного с поднятой рукой, а вторая рукаподдерживает умирающего товарища. Оба основаны колючей проволокой.
Я смотрел на памятник, слушал рассказ экскурсовода ибыл будто сам не свой. Это заметила Екатерина Ивановна – заведующая методкабинетом из института усовершенствования квалификации учителей. Она спросила: "Что с Вами, Вы такой бледный?" Я ответил, что болит голова. Но не признался, что знаю лучше экскурсовода, что здесь творилось. Хоть были уже не сталинские времена, и Советская власть никогда не относилась к нас, военнопленных, с сочувствием. Мы всегда были в подозрении и писали при поступлении на работу в автобиографиях и анкетах, был ли в плену или на оккупированной немцами территории. Сталина не было, но сталинщина, которая жила в его идейных преемниках. Особенно в среде элитной партократии.
Кандидаты на роль одного из героя воспоминаний (Митов Михаил):
https://www.obd-memorial.ru/html/info.htm?id=74581807
https://www.obd-memorial.ru/html....]
Резюме:
1. В лагере для рядовых в октябре 1943г. был барак для инвалидов (нерабочий блок).
2. В этом бараке среди обслуги были люди, назвашиес себя лейтенантами (например, Фирсов)
3. Все остальные блоки лагеря были рабочими, на работу пленных водили в город
4. Казармы лагеря были двухэтажными, кирпичными, с решетками на окнах, нары в два ряда
5. В лагере для рядовых встречались и офицеры, выдававшие себя за рядовых
6. Охрану лагеря осуществляли полицаи, которые в инвалидный блок не заходили.
7. В лагере существовали базары
Возможно, говоря о двухэтажных кирпичных казармах лагеря, мемуарист имел ввиду здание, стоящее рядом со зданием медико-технического колледжа (по ул. Устилужской, 140)
И тогда инвалидный блок (а по иному - богадельня!?) мог находиться именно в этом здании
|
| |
| |
|
